| Главная » Файлы » литература |
Франц Кафка
| 30 Июня 10, 21:16 | |
| Франц Кафка Франц Кафка — писатель замечательный, только очень странный. Может быть, самый странный из тех, что творили в 20-м столетии. И странен он не в последнюю очередь тем, что его судьба своей необычностью ничуть не уступает его же сочинениям. Одни видят в нем иудейского вероучителя, другие – экзистенциалистского пророка, для одних он – авангардист, для других – консерватор, кто-то ищет ключ к его тайнам в психоанализе, а кто-то – в анализе семиотическом или структурном. Но реальный Кафка всегда как бы выскальзывает за границы четкого мироощущения. Начальный период творчества Кафки совпал с периодом бесчисленных «измов», когда многочисленные литературные школы сменяли друг друга, соперничая между собой. Зрелые годы Кафки пришлись на период становления экспрессионизма, искусства яркого, шумного, кричащего, протестующего. Как и экспрессионисты, Кафка в своем творчестве разрушал традиционные художественные представления и структуры. Но его творчество нельзя отнести ни к одному из направлений, скорее он соприкасается с литературой абсурда, но тоже чисто внешне. Стиль Кафки абсолютно не совпадает с экспрессионистским, так как его изложение подчеркнуто суховато, аскетично, в нем отсутствуют какие-либо метафоры и тропы. В связи с этим существует много точек зрения на его произведения и способов их прочтения, но мало обстоятельных монографий, посвященных его творчеству, и исследователей, которые не побоялись бы погрузиться в сложный метафизический мир его сочинений. Темой для данной работы послужила малоисследованная проблема метаметафоры в творчестве Ф.Кафки. Ни один из исследователей не упоминает о данном приеме относительно творчества Кафки, но каждый говорит о некой «кафкиаде», которая принадлежит «высокому» стилю, поскольку в ней ярко выражена метафизическая природа смеха, метафизическая природа абсурда и т.д. Каково же определение метаметафоры? Для определения метаметафоры можно использовать понятие мистериальной метафоры. В «Евангелии от Фомы» есть такие слова Христа: «Когда вы сделаете единое как многое — многое как единое, верх как низ — низ как верх, внутреннее как внешнее, внешнее как внутреннее, тогда вы войдете в Царствие». Некоторые исследователи считают это высказывание самым полным описанием метаметафоры. Синонимами этого слова являются такие термины, как «выворачивание» или «инсайдаут». Примером данного явления может служить такое высказывание: «Человек — это изнанка неба / Небо — это изнанка человека». Этот пример взят из стихотворения К.Кедрова «Компьютер любви». Творчество этого и некоторых других поэтов- современников вписывается в направление под символическим названием «метареализм», появившееся в 80 – 90-х годах нашего столетия в отечественной литературе и полностью основанное на таких приемах, как метаметафора, метабола и др. «Мета» переводится с греческого как "за", "после", то есть это нечто более глубокое, более завуалированное, чем метафора. Метаметафоризм есть сгущенная, тотальная метафора, по сравнению с которой обычная метафора должна выглядеть частичной и робкой. Метаметафора — это метафора, где каждая вещь — вселенная. Этот прием способствует созданию нового пространства — «метареальности». «Метареальность» — это реальность, открываемая за метафорой на той почве, куда метафора переносит свой смысл, а не в той эмпирической плоскости, откуда она его выносит. Метафоризм играет со здешней реальностью, метареализм пытается всерьез постигнуть иную. Метареализм — это реализм метафоры как метаморфозы, постижение реальности во всей широте ее переносов и превращений. Метафора четко делит мир на сравниваемое и сравнивающее, на отображаемую действительность и способ отображения. Метабола - это целостный мир, не делимый надвое, но открывающий в себе множество измерений. Метареализм можно попытаться определить как способ изображения в постоянном преобразовании, метаморфозе, трансформации, как стремление изобразить прорастание и присутствие вечного в реальном, нынешнем, причем связующая ткань и должна быть создана, она и есть незримая цель, это и есть "мета". Теперь становится понятной цель Кафки, которую он, видимо, хотел достичь, например, в новелле «Превращение». Для "мета" важнейшей изобразительной основой является не язык, а логос, являющийся более широким понятием, где контекст, смысл или недооформившаяся в языке структура ощущения первичны. Мир произведений Кафки — это переплетение многих реальностей, связанных непрерывностью внутренних переходов и взаимопревращений. Художник исходит из принципа единомирия, предполагает взаимопроникновение реальностей, а не отсылку от одной, "мнимой" или "служебной", к другой, "подлинной". Созерцание художника фиксируется на таком плане реальности, где "это" и "то" суть одно. Кафка, изображая душевный мир героя, который являлся для него чем-то вроде терра инкогнита, пытался сделать так, чтобы каждый шаг грозил неожиданными открытиями, за которыми грезились бы еще более грандиозные пространства — сейчас это обозначили бы термином «виртуальная реальность». Сверхъестественные обстоятельства застают героев Кафки врасплох, в самые неожиданные для них моменты, в самые неудобные место и время, заставляя испытывать «страх и трепет» перед бытием. Из произведения в произведения живописуется история человека, оказавшегося в центре метафизического противоборства сил добра и зла, но не осознающего возможности свободного выбора между ними, своей духовной природы и тем самым отдающего себя во власть стихий. Когда мы говорим «реальность», мы имеем в виду совокупность всего, усредненную пробу смеси из миллиона индивидуальных реальностей. Абсурдный герой обитает в абсурдном мире, где трогательно и трагически бьется, пытаясь выбраться из него в мир человеческих существ, и умирает в отчаянии. Через все творчество Кафки проходит постоянное балансирование между естественным и необычайным, личностью и вселенной, трагическим и повседневным, абсурдом и логикой, определяя его звучание и смысл. Нужно помнить об этих парадоксах и заострять внимание на этих противоречиях, чтобы понять абсурдное произведение. Произведениям Кафки присуща естественность — это категория, трудная для понимания. Есть произведения, где события кажутся естественными читателю, но есть и другие (правда, они встречаются реже), в которых сам персонаж считает естественным то, что с ним происходит. Имеет место странный, но очевидный парадокс: чем необыкновеннее приключения героя, тем ощутимее естественность рассказа. Это соотношение пропорционально необычности человеческой жизни и той естественности, с которой он ее принимает. Роман «Процесс» в данном отношении особенно показателен. Герой Ф. Кафки осужден. Он узнает об этом в начале романа. Судебный процесс преследует его, но если Йозеф К. и пытается прекратить дело, то все свои попытки он совершает без всякого удивления. Мы никогда не перестанем изумляться этому отсутствию удивления. Именно такое противоречие и является первым признаком абсурдного произведения. Сознание через конкретное отражает свою духовную трагедию, оно может сделать это лишь при помощи вечного парадокса, который позволяет краскам выразить пустоту, а повседневным жестам — силу вечных стремлений. Метаметафора обнаруживается в наложении двух миров, в столкновении чего-то неестественного с реальным, то есть в абсурдной ситуации. Но осознать наличие этих двух миров — значит уже начать разгадывать их тайные связи. У Ф. Кафки эти два мира — мир повседневной жизни и фантастический. Кажется, что писатель постоянно находит подтверждение словам Ницше: «Великие проблемы ищите на улице». Тут находится точка соприкосновения всех литературных произведений, трактующих человеческое существование, — вот в чем основная абсурдность этого существования и в то же время его неоспоримое величие. Здесь оба плана совпадают, оба отражают друг друга в нелепом разладе возвышенных порывов души и преходящих радостей тела. Абсурд в том, что душа, помещенная в тело, бесконечно совершеннее последнего. Желающий изобразить эту абсурдность должен дать ей жизнь в игре конкретных параллелей. Именно так Ф. Кафка выражает трагедию через повседневность, а логику через абсурд. В произведениях абсурда скрытое взаимодействие соединяет логическое и повседневное. Вот почему герой «Превращения» Замза по профессии коммивояжер, а единственное, что угнетает его в необычном превращении в насекомое, - это то, что хозяин будет недоволен его отсутствием. У Замзы вырастают лапы и усики, позвоночник сгибается в дугу. Нельзя сказать, что это его совсем не удивляет, иначе превращение не произвело бы никакого впечатления на читателя, но лучше сказать, что происшедшие с Замзой изменения доставляют ему лишь легкое беспокойство. Все искусство Ф. Кафки в этом нюансе. Чтобы выразить абсурд, Ф. Кафка пользуется логической взаимосвязью. Мир Ф. Кафки — это в действительности невыразимая метаметафорическая вселенная, где человек позволяет себе болезненную роскошь "ловить рыбу в ванне, зная, что там он ничего не поймает”. Искусство Кафки – искусство пророческое. Поразительно точно изображенные странности, коими так наполнена воплощенная в этом искусстве жизнь, читатель должен понимать не более как знаки, приметы и симптомы смещений и сдвигов, наступление которых во всех жизненных взаимосвязях писатель чувствует, не умея, однако, в этот неведомый и новый порядок вещей себя «вставить». Так что ему ничего не остается, кроме как с изумлением, к которому, впрочем, примешивается и панический ужас, откликаться на те почти невразумительные искажения бытия, которыми заявляет о себе грядущее торжество новых законов. Кафка настолько этим чувством полон, что вообще невозможно помыслить себе ни один процесс, который в его описании — например, всего-навсего процесс юридического расследования в романе "Процесс” — не подвергся бы искажениям. Иными словами, все, что он описывает, призвано «давать показания» отнюдь не о себе, а о чем- то ином. Сосредоточенность Кафки на этом своем главном и единственном предмете, на искажении бытия, может вызвать у читателя впечатление мании, навязчивой идеи. На протяжении всего романа «Замок» всеми средствами обрисовывается и всеми красками расцвечивается гротескная несоизмеримость человеческого и трансцендентного, безмерность божественного, чуждость, зловещность, нездешняя алогичность, нежелание высказать себя, жестокость, безнравственность высшей власти. Кафку считают религиозным юмористом, потому и благодаря тому, что безмерность надмирного, его непонятность и недоступность человеческому разумению он изображает не патетически-помпезно, не посредством грандиозного восхождения в царство возвышенного, как это обычно пытаются делать поэты, а видит и описывает австрийский госархив с его велеречиво-мелочной, вязкой, недоступной и непредсказуемой бюрократией, с необозримым нагромождением папок и инстанций, с неясной иерархией чиновников, ответственность которых неустановима. То есть описывает сатирически, но при этом — с самой искренней, доверчивой, неустанно стремящейся проникнуть в непонятное царство Милости покорностью, которая всего лишь выступает в обличье сатиры, а не пафоса. Особенность Кафки заключается в том, что он, сохранив всю традиционную структуру языкового сообщения, его грамматико-синтаксическую связность и логичность, связность языковой формы, воплотил в этой структуре кричащую, вопиющую нелогичность, бессвязность, абсурдность содержания. Специфически кафкианский эффект состоит в том, что все ясно, но ничего не понятно. Но при вдумчивом чтении, осознав и приняв правила его игры, мы можем убедиться, что Кафка немало чего важного рассказал о своем времени. Начиная с того, что он абсурд назвал абсурдом и не побоялся воплотить его. Новелла «Превращение» (1916) ошеломляет читателя с первой же фразы: «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое». Сам факт превращения человека в насекомое, в классической повествовательной манере сообщенный в начале рассказа, конечно, способен вызвать у читателя чувство эстетического шока; и дело здесь не столько в неправдоподобии ситуации (нас не шокирует, например, тот факт, что майор Ковалев у Гоголя не обнаружил утром у себя на лице носа), сколько, разумеется, в том чувстве почти физиологического отвращения, которое вызывает у нас представление о насекомом человеческих размеров. Будучи как литературный прием вполне законным, фантастический образ Кафки тем не менее кажется вызывающим именно в силу своей демонстративной «неэстетичности». Однако представим себе на минуту, что такое превращение все-таки случайность; попробуем примириться на время чтения с этой мыслью, забыть реальный образ гипернасекомого, и тогда изображенное Кафкой дальше предстанет странным образом вполне правдоподобным, даже обыденным. Дело в том, что в рассказе Кафки не оказывается ничего исключительного, кроме самого начального факта. Суховатым лаконичным языком повествует Кафка о вполне понятных житейских неудобствах, начавшихся для героя и для его семейства с момента превращения Грегора. Все это связано с некоторыми биогрфическими обстоятельствами жизни самого Кафки. Он постоянно ощущал свою вину перед семьей, а перед отцом прежде всего. Ему казалось, что он не соответствует тем надеждам, которые отец, владелец небольшой торговой фирмы, возлагал на него, желая видеть сына преуспевающим юристом и достойным продолжателем семейного торгового дела. Комплекс вины перед отцом и семьей — один из самых сильных у этой в самом точном смысле слова закомплексованой натуры, и с этой точки зрения новелла «Превращение» — грандиозная метафора этого комплекса. Грегор — жалкое, бесполезное разросшееся насекомое, позор и мука для семьи, которая не знает, что с ним делать. Однако если творчество Кафки было б только самобичеванием, только изживанием сугубо личных комплексов, едва ли оно бы получило такой мировой резонанс. Последующее поколение читателей снова и снова приходили в ошеломление от того, сколь многие черты общественного бытия 20-го века пророчески предсказал Кафка в своих произведениях. Рассказ «В исправительной колонии», например, сейчас прочитывается как страшная метафора механической бесчеловечности фашизма и всякого тоталитаризма вообще. Атмосфера его романов «Процесс» и «Замок» воспринимается как грандиозная метафора — метаметафора — столь же бездушного и механического бюрократизма. То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность тотальной бюрократизации жизни в 20- ом веке, поразительно. И ведь наверняка такой степени обесчеловечения общественного механизма европейское общество времен Кафки не знало, если и знало, то, видимо, только в нацистской Германии. Так что здесь какой-то поистине необыкновенный дар смотреть в корень, предвидеть будущее развитие определенных тенденций. И вот тут-то Кафка, между прочим, на какой- то момент соприкасается с устремлениями экспрессионистов: это они мечтали в своем искусстве понимать не единичные явления, а законы; мечтали, но не осуществили этой мечты, а вот Кафка именно ее и осуществил — его сухая, жесткая, без метафор, без тропов, как бы лишенная плоти проза и есть воплощение формулы современного бытия, его самого общего закона; конкретные числа и конкретные варианты могут быть разными, но суть — одна, и она выражается формулой. С чисто художественной, технической стороны Кафка достигает такого эффекта прежде всего с помощью вполне определенного приема. Это прием материализации метафор, причем метафор так называемых языковых, уже стершихся, тех, чей переносный смысл уже не воспринимается. Когда мы говорим, например, о том или ином человеке, «он потерял человеческий облик», либо о том или ином явлении — «это чистый абсурд», или «это уму непостижимо», или «это как кошмарный сон», мы, по сути, пользуемся такими языковыми метафорами, прибегаем к смыслу не буквальному, а переносному, образному. Мы понимаем, что облик-то все-таки человеческий, а не лошадиный, не собачий и т. д.; выражение «уму непостижимо» всего лишь есть сгущение нашего впечатления от какого-либо события; потому что, попроси кто-нибудь нас в следующую минуту рассказать о причинах этого события, мы все-таки объяснение-то дадим, пусть свою версию, но все-таки мы предполагаем всегда, что нашему уму это все же доступно. Кафка последовательно материализует именно эту умунепостижимость, абсурдность, фантасмогоричность. Что больше всего озадачивает в его прозе — это снова и снова всплывающая алогичность, неправдоподобность причинно- следственных сцеплений, особенно это заметно, когда неизвестно откуда вдруг по ходу дела появляются предметы и люди, которых здесь просто не должно быть. Многие исследователи отмечали эту особенность повествования у Кафки. Суть в том, что Кафка весь сюжет своего повествования методически строит по принципу, по которому оформляется «сюжетика» сна. И это уже сложно назвать метафорой. Если вы припомните свои сны, то вы обнаружите, что в сон сразу же вливается то, о чем или ком вы подумали. Все новое сцепляется с другими предметами и явлениями так, как в реальности не может быть. В обычном, нормальном мире человек, бодрствуя, живет в мире логических причинно-следственных связей, во всяком случае так считает. Ему все привычно и объяснимо, а вот засыпая, человек уже погружен в сферу алогизма. Художественный трюк Кафки в том, что у него все наоборот. У него алогизм и абсурд начинается, когда человек просыпается. Главный мотив творчества Ф.Кафки — отчуждение человека, его одиночество — полностью раскрываются в его произведениях. В трех романах Кафки — «Америка», «Замок», «Процесс» — речь идет о все более тяжелых формах смертельного одиночества. Чем более одинок герой, тем тяжелее его судьба. Карл Россман — герой романа «Америка» — еще только затеривается в перипетиях судьбы; судьба героя «Замка» зашла в тупик, он становится отверженным; Йозеф К. – уже преследуемое животное, доведенное до гибели. В первом романе одиночество — еще пока общественное явление, конкретное; во втором — символическое, «метафизическое», но еще достаточно хорошо ощутимы его конкретные общественные взаимосвязи; в третьем — полностью «метафизическое», абстрактное, символическое, в реальной жизни совершенно невозможное и абсурдное. В заключение можно отметить, что метаметафора в творчестве Франца Кафки является не отдельно взятым тропом, а приемом, с помощью которого происходит организация того или иного текста. Метаметафора заключена в самой идее произведения, то есть в превращении Грегора Замзы в насекомое или беспричинный арест Йозефа К. и т.д. С помощью метаметафоры художник добивается необыкновенного эффекта: какой-то абсурдностью, нелепостью он заставляет задумываться над главными законами бытия, над трагичностью человеческой судьбы, над существованием каких-то высших сил, управляющих жизнью людей. Список литературы 1. Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы. М.,1986. Вып.5. 2. Аристов В. Заметки о «мета».// Арион: Журнал поэзии. М.,1997. Вып.4(16). 3. Батай Ж. Литература и Зло. М.,1994. 4. Бланшо М. От Кафки к Кафке. М.,1998. 5. Давид К. Франц Кафка. Харьков,1998. 6. Карельский А. Лекция о творчестве Франца Кафки.// Иностранная литература. 1995. №8. 7. Литературные манифесты от символизма до наших дней./ Сост. С.Джимбинов. М.,2000. 8. Манн Т. В честь поэта.// Нева. 1993. №7. 9. Матран Л. Актуален ли Кафка?// Вопросы философии. 1975. №9. 10. Набоков В.В. Лекции по зарубежной литературе. М.,1998. 11. Филологические исследования. М.,1990. | |
| Просмотров: 362 | Загрузок: 0 | | |
| Всего комментариев: 0 | |